Моцарт без грима

За годы, прошедшие со дня смерти Моцарта, его имя обросло величайшим множеством мифов и легенд – пожалуй, ни об одном композиторе не сочинялось их столь много; из живого человека его превратили в символ. Говорили, что он сочиняет так же непроизвольно, как поёт птица, совершенствует свои сочинения в уме, прежде чем изложить их на бумаге и т.д. К этому культу Моцарта приложили руку многие великие люди. Гуно провозглашал “Дон Жуана” откровением и чудом совершенства; Чайковский называл Моцарта “высшей, кульминационной точкой красоты в сфере музыки”, а Рубинштейн, игнорируя “Реквием” и “Дон Жуана”, благоговейно восклицал: “Вечный солнечный свет в музыке, имя тебе Моцарт!”.

Никто, впрочем, не отрицает талантов Моцарта, да и сам он превосходно знал себе цену. Как известно, ещё в детстве он записал по памяти многоголосное хоровое произведение, принадлежащее церкви, ноты которого было строжайше запрещено выносить за её пределы. Знаменитую “Линцскую”симфонию он создал за пять дней. Однажды для концерта у Моцарта не хватало скрипичной сонаты. Он сочинил её за ночь, но записать не успевал. Тогда он выписал только партию солиста, а сам аккомпанировал по памяти.

Впрочем, такие темпы создания музыки не говорят об отсутствии трудолюбия у Моцарта. Версия “гуляки праздного” (А. Пушкин) опровергается легче всего. Во-первых, сочинения, написанные столь быстро, нисколько не уступают прочим, написанным в нормальном темпе. Если же на сочинение было отпущено достаточно много времени, то редкий композитор трудился столь тщательно. Так, в процессе создания оперы “Идоменей” он активно вмешивался и в процесс создания либретто, и в драматургию, и в детали постановки; не забывал он и об особенностях дарования конкретных певцов.

Величайшим из мифов явился миф о т.н. венской классической школе Гайдн – Моцарт – Бетховен. Он был создан романтиками, и притом немецкими романтиками, с целью самоутверждения, что в пору засилья итальянской музыки было вполне логично. Романтики хотели представить себя ревнителями музыкального прогресса (словечко это появилось именно в ту пору), а для этого нужно было придумать себе предков – ну их и придумали. На деле же Гайдн создал все свои лучшие (в первую очередь “Лондонские”) симфонии и оратории уже после смерти Моцарта, так что повлиять сколь-нибудь серьёзно на него он не мог. Гайдн и Моцарт познакомились тогда, когда Моцарт был уже вполне сложившимся композитором. Правда, знакомство быстро переросло в дружбу, но часто они видеться не могли: Гайдн был на службе князя Эстергази и жил в его поместье.

Между тем в это время уже существовала достаточно развитая симфоническая музыка, о которой Моцарт безусловно знал. Это были чешские музыканты (Каннабих, Бенда, Мысливечек и др.), жившие в немецком городе Маннгейме. Он был знаком со всеми этими композиторами лично, и именно их музыка больше всего повлияла на его стиль. Некоторые произведения Бенды Моцарт даже возил с собой, настолько они ему нравились. Мысливечека и Каннабиха он считал своими друзьями, у последнего всегда останавливался, когда был в Маннгейме. Однажды он даже звал отца специально приехать туда, чтобы насладиться инструментовкой исполнявшейся в концерте увертюры Каннабиха. Тепло относился Моцарт и к итальянской опере, чьи традиции он во-многом продолжил. Достаточно сказать, что все свои серьёзные оперы он написал на итальянские тексты.

Бернард Шоу писал о Моцарте, что он “был лакеем в придворной ливрее”. В смысле стиля это преувеличение, но в принципе это так. Кажется, единственный знатный человек, с кем Моцарт поссорился, был архиепископ Колоредо, его хозяин. Но для этого он должен быть очень сильно оскорбить композитора, да вдобавок не заплатить ему причитающихся денег. В остальных же случаях Моцарт позволял себе ссориться только с людьми своего сословия. Дворянин обладал для него безусловным авторитетом. Выражения типа “Припадаю к Вашим стопам” сплошь и рядом встречаются не только в его письмах, но и в разговорах (о чём он не раз сообщал отцу); целовать руки мюнхенскому курфюрсту он считал не только самым обычным делом, но и своего рода честью.

Моцарт не критиковал дворян и тем более императора, даже если те относились к нему заведомо несправедливо и он это сознавал. Когда важное лицо хвалило его, он был на седьмом небе. Он бывал доволен постановкой оперы лишь тогда, когда она находила одобрение в глазах присутствующей знати. Даже явную немузыкальность императора (когда тот велел ему играть на рояле с западающими клавишами) он толкует в свою пользу – дескать, он так уверен во мне, потому что знает: я и так хорошо сыграю. В этом смысле характерна история создания одной из лучших опер Моцарта “Так поступают все женщины”. Сюжетом её стал случай из реальной жизни о неверных жёнах. Но поскольку этот случай был рассказан в присутствии композитора самим императором, то он был воспринят им однозначно как некий социальный заказ.

Совершенно типичным для того времени было и отношение Моцарта к Богу. В Советском Союзе нам внушали, что Моцарт так часто упоминал Бога в своих письмах прежде всего для того, чтобы не огорчать членов своей семьи, особенно отца. Но это не так. “Безбожник” в его устах было самым ругательным словом. О смерти Вольтера он писал отцу: “Собака Вольтер издох”; ясно, что причиной такого отношения явился атеизм Вольтера. Моцарт выказывал большую осведомлённость в церковных обрядах; в письмах он нередко хвалил или критиковал службы, на которых он бывал. Да и странно было бы, если бы Моцарт, великолепно игравший на органе (его даже называли воскресшим Иоганном Себастьяном Бахом), придерживался атеистических взглядов.

Любопытно отношение Моцарта к собратьям по музыкантскому цеху. Ему нравились произведения Баха и Генделя, Гайдна и Глюка; любил он и маннгеймцев, и итальянскую оперу… Однако для композиторов, с которыми ему приходилось соперничать, он не находил ни одного тёплого слова. Музыка Йомелли была для него “слишком заумной”; о Сальери (несмотря на то, что тот способствовал возобновлению “Свадьбы Фигаро” в Вене и даже дирижировал первым представлением) он отзывается только как об интригане, хотя Сальери был “виноват” перед Моцартом только тем, что его назначили на пост придворного капельмейстера, для которого Моцарт считал себя особенно пригодным. Когда некий немецкий органист Шоберт лучше Моцарта сыграл на органе, виноват оказался… инструмент.

Больше всего в этом смысле показательно отношение к Муцио Клементи. Этот итальянский композитор, живший в Лондоне, был в то время очень знаменит. Когда он приехал в Вену в 1781 году, император устроил ему соревнование с Моцартом; Моцарт это соревнование проиграл. Вначале он сообщает об этом очень скупо: “Позавчера я играл при дворе. Сюда приехал ещё один клавирист по имени Клементи”. На прямой вопрос отца он пишет уже подробнее, пересказывая детали выступления и характеризуя Клементи так: “Он хороший чембалист, этим всё и сказано. У него хорошая правая рука. Его конёк – пассажи терциями. Вкуса и выразительности ни на грош.” (Нужно отметить, что упоминание о такой детали для Моцарта очень обидно: сам он играть терциями не умел, и во всех его произведениях нет ни одного такого пассажа.) О своём поражении он не упоминает, но пишет, что он якобы знает: императору его игра понравилась. Между тем в душе Моцарт очень уважал Клементи. Когда он сочинял “Волшебную флейту”, то первую часть увертюры он буквально, со всеми деталями и инструментовкой, просто переписал из его музыки.

О том, что Моцарт отнюдь не был птицей небесной, говорит и его отношение к деньгам, которое в нём явно воспитал отец. Немногие знают, что детское гастрольное турне сына Леопольд Моцарт организовал и для того, чтобы поправить свои материальные дела. Разумеется, он пёкся и о славе своего чудо-ребёнка, но больше в том смысле, что известный музыкант будет и больше зарабатывать. Во всяком случае, Вольфганг отнюдь не презирал деньги. Если ему предлагали меньше, чем он, по его мнению, заслуживал, он вполне спокойно отказывался от места, в принципе иногда очень выгодного.

Иногда пишут, что хорошо Моцарт занимался только с одарёнными учениками, с которых он не брал платы. На самом деле эти бесплатные ученики могли быть как одарёнными, так и бездарными; чаще всего это были дети дворян, чьего расположения Моцарт добивался. Причём чудеса педагогического мастерства Моцарт обычно проявлял именно с бездарными: остальные схватывали всё с полуслова. С других учеников он требовал деньги очень даже настойчиво; правда, модным педагогом он так и не стал, что и привело его в конце жизни к бедности. (Впрочем, и бедность Моцарта – это очередной миф; во всяком случае, её размеры очень преувеличены. Даже в конце жизни, когда композитор писал одно за другим письма с просьбами занять денег, он держал парикмахера, слугу и горничную для жены. Родион Щедрин в одном из интервью сказал, что когда он посетил в Вене последнюю квартиру Моцарта, он с удивлением обнаружил, что в ней одиннадцать комнат.)

В отношении к алкоголю он тоже придерживается вполне пуританских взглядов. Моцарт безусловно любил бывать в кофейнях и трактирах, причём желательно не в одиночку, считал полезным для здоровья каждый день пить вино. Но на “гуляку” он никак не тянул. Наоборот, пьянство вызывало у него самое резкое осуждение. Когда Михаэль Гайдн однажды напился на его глазах на одном из приёмов, в письме к отцу он просто негодовал. Когда обнаружил, что горничная жены пьёт, он её тотчас же уволил. И это не единичные примеры.

Самое удивительное, что было у Моцарта – это его характер. Трудно найти другого такого человека, у которого все чувства были бы в таком равновесии и внутренней гармонии, как у него. Он как будто был открыт всем людям, а с теми, кого он любил, он был особенно приветлив. Чувство юмора у Моцарта было развито великолепно, остроумие его писем переходит все мыслимые пределы. Шутки его достаточно солёные, и он часто употреблял “ненормативную лексику”, как сказали бы сейчас – больше всего в письмах к близким: отцу, жене, кузине. Из-за этого, “дабы не вредить славе композитора публикацией неприличных выражений”, как выразился один из издателей, долгое время его корреспонденция была недоступна читателю, и лишь теперь мы можем представить Моцарта, каким он был на самом деле.